Неточные совпадения
Она вышла
на середину комнаты и остановилась пред Долли,
сжимая руками
грудь. В белом пенюаре фигура ее казалась особенно велика и широка. Она нагнула голову и исподлобья смотрела сияющими мокрыми глазами
на маленькую, худенькую и жалкую в своей штопанной кофточке и ночном чепчике, всю дрожавшую от волнения Долли.
Иной, например, даже человек в чинах, с благородною наружностию, со звездой
на груди, [Звезда
на груди — орден Станислава.] будет вам
жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих
на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
Оно ходила взад и вперед по своей небольшой комнате,
сжав руки
на груди, с запекшимися губами и неровно, прерывисто дышала.
Самгин движением плеча оттолкнулся от стены и пошел
на Арбат,
сжав зубы, дыша через нос, — шел и слышал, что отяжелевшие ноги его топают излишне гулко. Спина и
грудь обильно вспотели; чувствовал он себя пустой бутылкой, — в горлышко ее дует ветер, и она гудит...
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из
груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в
груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает
на колена,
сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
А затем как бы закоченел
на месте, стиснув зубы и
сжав крестом
на груди руки. Катерина Ивановна осталась в зале и села
на указанный ей стул. Она была бледна и сидела потупившись. Рассказывали бывшие близ нее, что она долго вся дрожала как в лихорадке. К допросу явилась Грушенька.
Но отчего ж обидно мне, досада
Сжимает грудь, томительно-тоскливо
Глядеть
на вас, глядеть
на вашу радость,
Счастливые подружки пастуха?
Это, однако ж, не все:
на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них
на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезенки, косилось
на картину и
жалось к
груди своей матери.
Эти мысли казались ей чужими, точно их кто-то извне насильно втыкал в нее. Они ее жгли, ожоги их больно кололи мозг, хлестали по сердцу, как огненные нити. И, возбуждая боль, обижали женщину, отгоняя ее прочь от самой себя, от Павла и всего, что уже срослось с ее сердцем. Она чувствовала, что ее настойчиво
сжимает враждебная сила, давит ей
на плечи и
грудь, унижает ее, погружая в мертвый страх;
на висках у нее сильно забились жилы, и корням волос стало тепло.
На улице морозный воздух сухо и крепко обнял тело, проник в горло, защекотал в носу и
на секунду
сжал дыхание в
груди. Остановясь, мать оглянулась: близко от нее
на углу стоял извозчик в мохнатой шапке, далеко — шел какой-то человек, согнувшись, втягивая голову в плечи, а впереди него вприпрыжку бежал солдат, потирая уши.
Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки
на груди, и, не мигая, ничего не видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови,
сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль в зубах. В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула
на него и осталась во тьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило
грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго — устали ноги и глаза. Слышала, как под окном остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
Егор Егорыч, оставшись один, хотел было (к чему он всегда прибегал в трудные минуты своей жизни) заняться умным деланием, и когда ради сего спустил
на окнах шторы, запер входную дверь,
сжал для полного безмолвия свои уста и, постаравшись сколь возможно спокойнее усесться
на своем кресле, стал дышать не
грудью, а носом, то через весьма короткое время начинал уже чувствовать, что силы духа его сосредоточиваются в области сердца, или — точнее — в солнечном узле брюшных нервов, то есть под ложечкой; однако из такого созерцательного состояния Егор Егорыч был скоро выведен стуком, раздавшимся в его дверь.
Сидела она около меня всегда в одной позе: согнувшись, сунув кисти рук между колен,
сжимая их острыми костями ног.
Грудей у нее не было, и даже сквозь толстую холстину рубахи проступали ребра, точно обручи
на рассохшейся бочке. Сидит долго молча и вдруг прошепчет...
Представлял себе
груди её, спелые плоды, призванные питать новую жизнь, и вспоминал розовые соски Палагиных
грудей, жалобно поднятые вверх, точно просившие детских уст. Потом эти чувства темнели, становились тяжелей, он
сжимал кулаки, шёл быстрее, обливаясь потом, и ложился где-нибудь у дороги
на пыльную траву усталый, задыхающийся.
Услыхав приближение дочери, он бросил
на нее умоляющий взгляд,
сжал руки
на груди и воскликнул: «Сонечка, неужели ты пойдешь за него?» — Софья Николавна знала наперед, какое действие произведет это свидание, и приготовилась даже к худшему впечатлению.
— Так отчего же, скажите, — возразил Бельтов, схватив ее руку и крепко ее
сжимая, — отчего же, измученный, с душою, переполненною желанием исповеди, обнаружения, с душою, полной любви к женщине, я не имел силы прийти к ней и взять ее за руку, и смотреть в глаза, и говорить… и говорить… и склонить свою усталую голову
на ее
грудь… Отчего она не могла меня встретить теми словами, которые я видел
на ее устах, но которые никогда их не переходили.
Снова поток слез оросил его пылающие щеки. Любонька
жала его руку; он облил слезами ее руку и осыпал поцелуями. Она взяла письмо и спрятала
на груди своей. Одушевление его росло, и не знаю, как случилось, но уста его коснулись ее уст; первый поцелуй любви — горе тому, кто не испытал его! Любонька, увлеченная, сама запечатлела страстный, долгий, трепещущий поцелуй… Никогда Дмитрий Яковлевич не был так счастлив; он склонил голову себе
на руку, он плакал… и вдруг… подняв ее, вскрикнул...
Круциферская была поразительно хороша в эту минуту; шляпку она сняла; черные волосы ее, развитые от сырого вечернего воздуха, разбросались, каждая черта лица была оживлена, говорила, и любовь струилась из ее синих глаз; дрожащая рука то
жала платок, то покидала его и рвала ленту
на шляпке,
грудь по временам поднималась высоко, но казалось, воздух не мог проникнуть до легких.
Дмитрий Яковлевич стоял перед нею, сложив руки
на груди; она встретила взор его, умоляющий, исполненный любви, страдания, надежды, упоения, и протянула ему руку; он
сжал ее со слезами
на глазах…
Шепот и поцелуи за забором волновали его. Он вышел
на средину двора и, расстегнувши
на груди рубаху, глядел
на луну, и ему казалось, что он сейчас велит отпереть калитку, выйдет и уже более никогда сюда не вернется; сердце сладко
сжалось у него от предчувствия свободы, он радостно смеялся и воображал, какая бы это могла быть чудная, поэтическая, быть может, даже святая жизнь…
Горбун испугался гнева Ильи. Он с минуту молчал, сидя
на стуле, и, тихонько почёсывая горб, глядел
на племянника со страхом. Илья, плотно
сжав губы, широко раскрытыми глазами смотрел в потолок. Терентий тщательно ощупал взглядом его кудрявую голову, красивое, серьёзное лицо с маленькими усиками и крутым подбородком, поглядел
на его широкую
грудь, измерил всё крепкое и стройное тело и тихо заговорил...
Отшатнувшись от певцов, Фома смотрел
на них с чувством, близким испугу, песня кипящей волной вливалась ему в
грудь, и бешеная сила тоски, вложенная в нее, до боли
сжимала ему сердце.
Что-то грозное пробежало по лицам, закраснелось в буйном пламени костра, взметнулось к небу в вечно восходящем потоке искр. Крепче
сжали оружие холодные руки юноши, и вспомнилось
на мгновение, как ночью раскрывал он сорочку, обнажал молодую
грудь под выстрелы. — Да, да! — закричала душа, в смерти утверждая жизнь. Но ахнул Петруша высоким голосом, и смирился мощный бас Колесникова, и смирился гнев, и чистая жалоба, великая печаль вновь раскрыла даль и ширь.
Рука Павла, перестав дрожать, взметнулась, он весь странно оторвался от лавки, открыл рот, тихонько взвизгнул,
сжался комом и бросился под ноги большого человека, — Артамонов с наслаждением ударил его правой ногою в
грудь и остановил; мальчик хрустнул, слабо замычал, опрокинулся
на бок.
Возница только охнул в ответ и голову втянул в плечи. Мне сверкнуло в глаза и оглушительно ударило. Потом второй раз и третий раз. Не помню, сколько минут трепало меня
на дне саней. Я слышал дикий, визгливый храп лошадей,
сжимал браунинг, головой ударился обо что-то, старался вынырнуть из сена и в смертельном страхе думал, что у меня
на груди вдруг окажется громадное жилистое тело. Видел уже мысленно свои рваные кишки… В это время возница завыл...
Этот страх был хуже страха, навеянного
на него Челкашом: он охватил
грудь Гаврилы крепким объятием,
сжал его в робкий комок и приковал к скамье лодки…
Сергей обнял молодую хозяйку и прижал ее твердую
грудь к своей красной рубашке. Катерина Львовна только было шевельнула плечами, а Сергей приподнял ее от полу, подержал
на руках,
сжал и посадил тихонько
на опрокинутую мерку.
Гневышов (крепко
жмет руку Цыплунова и, ударяя себя в
грудь, говорит торжественно). Но, молодой человек, позвольте мне гордиться, что, выбрав вас для нее, я не ошибся! Да-с, не ошибся. (Делает знак Пирамидалову и отходит с ним
на левую сторону.)
Он сказал: «Не будем говорить», — а я видела, что он всеми силами души ждал моего слова. Я хотела говорить, но не могла, что-то
жало мне в
груди. Я взглянула
на него, он был бледен, и нижняя губа его дрожала. Мне стало жалко его. Я сделала усилие и вдруг, разорвав силу молчания, сковывавшую меня, заговорила голосом тихим, внутренним, который, я боялась, оборвется каждую секунду.
Его горящие, влажные глаза, подле самого моего лица, страстно смотрели
на меня,
на мою шею,
на мою
грудь, его обе руки перебирали мою руку выше кисти, его открытые губы говорили что-то, говорили, что он меня любит, что я все для него, и губы эти приближались ко мне, и руки крепче
сжимали мои и жгли меня.
Было уже совсем темно, когда Арбузов вдруг вскочил и сел
на кровати, охваченный чувством дикого ужаса и нестерпимой физической тоски, которая начиналась от сердца, переставшего биться, наполняла всю
грудь, подымалась до горла и
сжимала его.
Он ходил, судорожно
сжав руки у себя
на груди крестом: казалось, он хотел раздавить, размозжить спрятанное
на ней растение.
Она села,
грудь ее воздымалась под тонким дымом газа; рука ее (Создатель, какая чудесная рука!) упала
на колени,
сжала под собою ее воздушное платье, и платье под нею, казалось, стало дышать музыкою, и тонкий сиреневый цвет его еще виднее означил яркую белизну этой прекрасной руки.
Он стал рукой тихо гладить ей голову, и ему нравилась эта ласка, — такая отеческая — ласка ребёнку. Матрёна в самом деле похожа была
на ребёнка: она взобралась к нему
на колени и
сжалась у него
на груди в маленький, мягкий и тёплый комок.
Если им обоим случалось нагнуться над альбомом или опереться рядом
на перила балкона, следя за пароходом в море, она всегда
жалась к нему своей большой
грудью и горячо дышала ему в шею, причем завитки ее жестких, курчавых волос щекотали ему щеку.
Едкое чувство охватило мужика. Он крепко потер себе
грудь, оглянулся вокруг себя и глубоко вздохнул. Голова его низко опустилась и спина согнулась, точно тяжесть легла
на нее. Горло
сжималось от приступов удушья. Василий откашлялся, перекрестился, глядя
на небо. Тяжелая дума обуяла его.
— Дело какое имеете до меня? — спросил учитель, подходя от полки к гостю и в упор глядя
на него. Лоб у него сморщился, брови хмуро съёжились. Ему хотелось кашлять, но он почему-то удерживался от этого, плотно
сжав губы.
На лице у него явились бурые пятна, худая, ввалившаяся
грудь вздымалась высоко и нервно.
С больной головой, разбитый и мрачный, он трясся в телеге и чувствовал в
груди мерзкий, горький осадок после четырёхдневного кутежа. Представляя себе, как жена встретит его и запоёт: «Что, батюшка, снова сорвался с цепи-то?» и начнёт говорить о летах, седой бороде, детях, стыде, о своей несчастной жизни, — Тихон Павлович
сжимался и озлобленно плевал
на дорогу, глухо бормоча...
Оленька поговорила с ним, напоила его чаем, и сердце у нее в
груди стало вдруг теплым и сладко
сжалось, точно этот мальчик был ее родной сын. И когда вечером он, сидя в столовой, повторял уроки, она смотрела
на него с умилением и с жалостью и шептала...
Но было мне страшней всего
на свете,
Чтоб из больших случайно кто-нибудь
Заговорить не вздумал о портрете
Иль, хоть слегка, при мне упомянуть.
От мысли той (смешны бывают дети!)
Уж я краснел, моя
сжималась грудь,
И казни б я подвергся уголовной,
Чтоб не открыть любви моей греховной.
Ринулся молодец
на высокую
грудь… и долго и горячо
сжимали они друг друга в объятьях… Долгий поцелуй ровно спаял распаленные страстью уста.
И старик торопливым шагом побрел от ворот, где провожал его глазами удивленный дворник. Устинов пошел следом и стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать себе бодрость. Но вот завернули они за угол, и здесь уже Петр Петрович не выдержал: оперши
на руку голову, он прислонился локтями к забору и как-то странно закашлялся; но это был не кашель, а глухие старческие рыдания, которые,
сжимая горло, с трудом вырывались из
груди.
Все встали.
На Марью Ивановну «накатило». Она была в восторге, в исступленье, слово ее было «живое слово, святое, вдохновенное, пророческое». Всем телом дрожа и
сжимая грудь изо всей силы, диким, но торжественным каким-то голосом запела она...
Когда узнала об этом Катенька, она вскрикнула, тяжело опустилась
на стул и,
сжав грудь руками, затрепетала, как подстреленный голубь, но ни одного слова не молвила, ни одной слезинки не выронила.
— Да, сестра, — говорил он, наклонив к Ларисе голову и приподняв
на виске волосы, — здесь тоже в мои тридцать лет есть серебряные нити, и их выпряла эта прекрасная белая ручка этой прекрасной Александры Ивановны… Так уж предоставь мне лучше вас знать эту Александру Ивановну, — заключил он, ударяя себя пальцем в
грудь, и затем еще раз
сжал сестрину руку и уехал.
Легкий стон вырвался из моей
груди… но в ту же минуту
на губы мои легла чья-то сильная рука и
сжала мне рот, так что я не могла крикнуть…
С этими словами он крепко
сжал руку Дмитрия и упал головой к нему
на грудь, стараясь скрыть выступившие
на глазах слезы, которых он стыдился.
Когда же
на ночь камердинер герцога выносил из спальни его платье, нечто вставало с своего стула,
жало руку камердинеру, и осторожно, неся всю тяжесть своего огромного туловища в
груди своей, чтобы не сделать им шуму по паркету, выползало или выкатывалось из дому, и нередко еще
на улице тосковало от сомнения, заснула ли его светлость и не потребовала бы к себе, чтобы над ним пошутить.
Князь Василий Верейский,
сжимая острогами крутые бока своего скакуна, уже гарцевал перед теремом княжны Марии, племянницы великой княгини Софьи Фоминишны. Наличник шлема его был поднят,
на шишаке развевались перья, а молодецкая
грудь была закована в блестящую кольчугу.
Раненый захрипел. Голова его упала
на грудь, между тем как правая рука
сжимала висящий
на груди золотой медальон.